«Вот сейчас мама Сашеньку оденет, сейчас возьмет на ручки», — такое обращение к ребенку можно услышать почти в каждой семье, где есть малыш. Это как бы некая традиция, согласно которой принято обращаться к ребенку в третьем лице. И сам малыш говорит о себе так же: «Дай Маше чаю», «Катя хочет яичко», «Возьми Наденьку на ручки». Считается, что такая форма обращения самая подходящая, потому что осознание себя как личности, человека, который может сам что-то хотеть, происходит у ребенка только к концу третьего года жизни.
В этом возрасте ребенок впервые понимает, что это именно он, а не какой-то там Вася, совершает то или иное действие, и выражается это в том, что он начинает говорить о себе в первом лице: «Я бегаю», «Дай мне». Это возраст, когда ребенок говорит о себе «Я», «Я сам!» и усиленно отстаивает свою самостоятельность и независимость. Этот возраст называют «первым трудным возрастом», потому что в это время появляется упрямство, чрезмерное отставание собственных позиций, непослушание, капризы. Вероятно, у ребенка в это время происходит некая ломка самосознания, в результате которой он понимает, что «ребенок Вася — это я».
читать дальше
И вот возникает вопрос, а не под влиянием ли взрослых ребенок в первые годы своей жизни говорит о себе как бы со стороны? Ведь это они, взрослые, называли его по имени, причем именно когда говорили о его желании и действиях: «Дать Кате яблоко?», «Катя пойдет гулять», и, что еще важнее, подавали ему пример, говоря так о самих себе (ведь известно, что ребенок учится говорить, слушая, как говорят взрослые): «Сейчас мамочка оденется и покормит Петю», «Маме надо работать». И вот уже сам ребенок говорит смешные «детские» фразы: «Кате надо погулять», «Кате надо дать яблоко». (Слово «надо» в детской речи присутствует очень часто, потому что так, как правило, говорят родители о самих себе.)
Однако дети слышат, что взрослые между собой говорят иначе, чем с ними, и постепенно переходят на «взрослый» язык. Неизвестно только, проходит ли эта ломка без последствий.
А что если взрослые совсем откажутся от умилительных обращений к ребенку по имени и станут говорить с детьми нормально? В одной семье именно так и было принято: к детям, даже самым маленьким, обращались как ко всем остальным членам семьи. Ребенку никогда не говорили: «Мама Сашу оденет», а обращались так: «Сейчас я тебя переодену, тогда ты будешь играть» и т. д. И в результате ни один из шести детей трех поколений этой семьи никогда не называл себя по имени, нарушая общеизвестный закон: ребенок сначала говорит о себе в третьем лице, и лишь потом, с развитием самосознания, говорит о себе «я».
В этой семье (и в других подобных семьях) не было признаков так называемого «кризиса трех лет») отмеченного упрямством, негативизмом, демонстративным, подчеркнутым употреблением слова «я» («Нет, это я сделаю!», «Я сам приду!»). Хотя в остальном детей здесь растили вполне традиционно: не особенно поощряли их самостоятельность, всячески опекали) во многом ограничивали. Не было только обращения к ним в третьем лице...
Видимо, в результате этого становление самосознания у ребенка происходит раньше (ведь он уже с самого начала говорит о себе как о личности, называя себя «я»). Надо сказать, что в норме ребенок должен начать себя называть «я» не позже трех лет, в противном случае можно предположить умственную отсталость (кстати, психически больные взрослые называют себя по имени: «Петя хочет гулять», «Миша хочет яблоко» и т. п.).
Норма есть норма, и, конечно, совсем не обязательно любое раннее развитие говорит о том, что ребенок — вундеркинд в том или ином смысле. Однако в упомянутой мною семье все дети выросли очень независимыми, общительными, уверенными в себе людьми, не боящимися жизни. У них было глубокое чувство собственного достоинства, что очень ощущалось всеми окружающими их людьми.
Принято считать, что ребенку легче ориентироваться в том, «кто есть кто», если он часто слышит, как мама называет себя «мамой», папа — «папой», а его самого называют по имени, даже когда о чем-то спрашивают («Что у Васеньки болит?», «Вася хочет кутать?»). Но не происходит ли обратное, не создают ли взрослые ситуацию чрезмерной психологической нагрузки) обращаясь к ребенку и называя себя в третьем лице? Особенно если в употреблении только такое обращение. Не обусловливает ли это в какой-то мере и первый «трудный» возраст, который иначе проявлялся бы в более приемлемой форме?
Мы недооцениваем наших детей, наделяя их порой способностями, характерными для животных и совсем больных людей. И не стоит ли если и не исключить полностью обращение к ребенку в третьем лице, то хотя бы использовать также и другие варианты?
Любовь Табунова
Источник: Семья и школа 7-199