надо тоже почитать))

[Cissi]

20.06.2013 в 03:43

Пишет  {DramaQueen}:

Екатерина Коути "Суеверия викторианской Англии" - занятно. дернуло меня ее прочесть. в основном интересуют как раз не суеверия, а уклад, быт и прочие радости жизни Англии этого периода. неплохо.

upd я не могла не запостить отрывок из книги о том, как люди лечились в те времена.
... рецепты народной медицины, возможно, повергнут в шок. Эти средства на первый взгляд кажутся порождением нездорового ума. Однако прежде, чем навесить на англичан ярлыки «невежд», а то и «садистов», попытаемся разобраться, почему они обращались к народным целителям, а не к докторам. Начнем мы издалека — с медицины официальной. Впрочем, на поверку разница между народной медициной и общественным здравоохранением оказывается не так уж значительна.
Медики в викторианской Англии делились на три основные категории — доктора (physicians), хирурги (surgeons) и аптекари (apothecaries). Первая категория была наиболее престижной. Чтобы стать доктором, можно было поступить в ученики к практикующему медику или же отучиться в университете. Доктора обследовали пациентов и выписывали рецепты. Один из значительных прорывов в медицине того времени заключался в том, что отныне врачи придавали куда большее значение физическим симптомам, чем словам пациента. Они не только выслушивали жалобы, но и производили обследование, что, впрочем, сопровождалось определенными затруднениями, когда дело касалось дам. Приемный покой располагался непосредственно в апартаментах доктора, пациенты приходили в установленные часы и без предварительной договоренности. А вот к состоятельным и знатным клиентам доктор приезжал сам. Добросердечные личности, а также те, кто беспокоился о своем имидже, хотя бы раз в неделю занимались благотворительностью и посещали неимущих. Рецепты, выписанные докторами, в свою очередь, несли аптекарям, которые занимались приготовлением лекарств. Хирурги вправляли кости, рвали зубы, лечили раны и кожные болезни. В промышленных районах, где изобиловали производственные травмы, хирург был просто незаменим, да и в сельской местности в его услугах очень нуждались.
В середине XIX века расслоение между тремя категориями медиков оставалось по-прежнему значительным. Доктора считались джентльменами, а их жены в отличие от жен ремесленников могли быть представлены при королевском дворе. Даже деньги им зачастую не в руки отдавали, а заворачивали в бумажку и стыдливо оставляли на столе. Ведь настоящим джентльменам не пристало трудиться за плату. Как бы не обиделись!
Доктора не стыдно было пригласить на торжественный обед, в то время как скромный аптекарь мог рассчитывать разве что на чаепитие с дворецким.
Аптекари, как и хирурги, занимались презренным физическим трудом и, следовательно, считались скорее мастеровыми, чем джентльменами. Даже обращения к медикам были разные: врачей с университетским дипломом называли «доктор + фамилия», остальные медицинские работники довольствовались заурядным «мистер». Но, несмотря на такую обособленность, границы между этими категориями становились все более размытыми. Аптекари вовсю раздавали врачебные советы, иногда проводили операции или принимали роды. Хотя по закону им запрещено было выписывать рецепты, строгие правила мало кто соблюдал. Хирурги, по мнению дипломированных докторов, тоже садились не в свои сани. В то время как хирурги и аптекари ратовали за то, чтобы их объединили в категорию «врач общего профиля», доктора с университетским образованием настаивали на традиционной иерархии профессий.
В качестве довершающего штриха к этой неразберихе в стране отсутствовала единая система сертификации. Получить врачебную лицензию было не так уж сложно — их выдавали не только университеты и медицинские общества, но даже архиепископ Кентерберийский по собственному усмотрению! Многие хирурги и аптекари приходили в профессию вовсе без лицензии, после нескольких лет ученичества. В 1858 году был основан Генеральный медицинский совет, заведовавший сертификацией врачей. Отныне только врачи с лицензией могли подписывать свидетельства о смерти, получать назначения в общественные больницы или пользоваться почетным титулом «доктор медицины». Однако получить лицензию по-прежнему было легко, да и шарлатаны никуда не делись. Достаточно было назваться «гомеопатом» или «месмеристом» — и можно работать дальше! Вместе с тем женщинам запрещалось заниматься врачебной практикой. Только в конце XIX века женщины начали проникать в эту сугубо мужскую профессию.
Обеспеченные викторианцы обожали болеть. Они изнывали от мигреней, бессонницы, меланхолии и прочих расплывчатых и трудноизлечимых недугов. Профессиональной болезнью юных дев был «хлороз», или «бледная немочь», вызванная недоеданием. Многие считали себя инвалидами и годами не поднимались с постели. А с участливым доктором, приходящим на дом, можно и чашечку чая выпить, и поболтать о том о сем, и сыграть партию в вист. Приятно болеть, когда средства позволяют.
Зато малоимущие англичане звали врача в последнюю очередь, уже балансируя на краю могилы. Отчего так?
Во-первых, из-за боязни врачей. Как правило, врачи считали, что чем меньше пациент знает о своем диагнозе, тем лучше. Значит, он будет всецело полагаться на мнение доктора. У пациентов складывалось впечатление, что доктора постоянно что-то недоговаривают, а это приводило к новым страхам. Ходили также слухи, что врачи нарочно морят больных, чтобы потом потрошить их в моргах.
Предубеждение английской провинции против врачей, особенно приезжих, отлично отображено в романе Джорджа Элиота «Миддлмарч», где жители маленького городка с недоверием относятся к хирургу Лидгейту. В то время как опасения провинциальных героев Элиота беспочвенны, в реальности они вполне обоснованны. Очень часто малоимущих обслуживали некомпетентные врачи. Начиная с 1834 года, после принятия нового Закона о бедных, сельские приходы были объединены в медицинские округи, причем каждый округ обслуживал только один доктор. Прежде каждый приход самостоятельно нанимал врача, чтобы тот заботился о здоровье неимущих прихожан. Теперь же один-единственный врач принимал бедняков из нескольких приходов! Нагрузка значительно возрастала. Вдобавок местные власти нанимали неквалифицированных докторов, лишь бы платить им меньше. В результате приходские врачи искали богатых пациентов, а работу с беднотой перекладывали на плечи своих неопытных помощников. А те или до смерти залечат, или в больницу отвезут.
Если на врачей простой люд посматривал искоса, то перед госпиталями просто трепетал. При работных домах устраивали лазареты, где неимущих обслуживал врач, а ухаживали за ними обитатели работного дома, такие же бедняки, как и они сами. В течение XIX века в городах открывалось множество отдельных больниц, существовавших за счет местных филантропов — помещиков и фабрикантов. Лечение было бесплатным, хотя больным иногда приходилось оплачивать еду и услуги прачечной. Казалось бы, попасть в больницу не так уж плохо, но беднота и слышать о них не желала. Было чего бояться, ведь внутригоспитальные инфекции уносили тысячи жизней. Все, кто только мог себе это позволить, предпочитали лечиться дома.
Пренебрежительное отношение врачей и филантропов к низшим классам не могло остаться незамеченным. Особенно ярко конфликт мировоззрений проявлялся в вопросе проветривания помещений. Регулярная вентиляция, по мнению врачей, устраняла дурные запахи, способствующие развитию болезни, и ослабляла инфекцию. Совет хороший, да одна беда — уголь стоил дорого. Бедняки изо всех сил сохраняли драгоценное тепло — заклеивали на зиму окна, забивали все щели, жались к едва теплившемуся очагу. И вдруг на пороге появлялся какой-нибудь санитарный инспектор и бесцеремонно распахивал окно! А если ему казалось, что в помещении — например, в валлийской глинобитной хижине — не хватает воздуха, то мог и стену пробить. Ответом на его действие было глухое раздражение, а то и неприкрытая ненависть.
Кроме того, услуги врачей были дороги. За визит врач средней руки брал от 2 до 10 шиллингов, включая лекарство. Ночные визиты стоили дороже. Респектабельный доктор, обслуживающий состоятельных клиентов, требовал уже гинею, а узкий специалист — вплоть до пяти гиней. Но за что же отдавать честно заработанные деньги? Чем подсобит доктор? Разве что посоветует принять дозу виски. Так ведь пропустить рюмочку-другую можно и без платной консультации. Или же пропишет постельный режим — но управляющий на фабрике церемониться не станет, в два счета выгонит захворавшего работника. Или посоветует есть побольше яиц и пить бульончик — но мясо в семье водится только по большим праздникам, да и то не всегда.
Эра антибиотиков наступит нескоро, а доступные лекарства были малоэффективны и тоже дороги. Например, во время эпидемии холеры 1831–1832 годов советы врачей сводились в основном к питанию: есть побольше ростбифа и запивать его вином, разбавленным водой, причем о кипячении воды не упоминали. Холерных больных лечили кровопусканиями с помощью пиявок, теплыми ваннами, горчичниками и смесью касторки и лауданума. В целом, опийная настойка на спирту, или лауданум, была самым доступным лекарством, популярным среди всех слоев населения. Одна унция лауданума стоила столько же, сколько пинта пива, а его продажу никто не контролировал. Те, кто не доверял аптекарям, варили свой собственный «маковый чай». Его принимали, чтобы крепче спалось, а также от болей и ломоты в спине.
Итак, официальная медицина была дорогой и ненадежной, поэтому многие англичане лечились по старинке, используя рецепты народной медицины. Раз в неделю отец пользовал все семейство какой-нибудь микстурой собственного приготовления. Если ребенку случалось занедужить, мать заваривала травы. Даже в богатых домах не гнушались народными средствами: кто-нибудь из слуг готовил настойки, притирания, горчичники.
В городах и деревнях имелись профессиональные знахари и целители. К этой широкой категории можно отнести как шарлатанов, торговавших пилюлями от всех болезней, так и бабок-знахарок из глухих деревень. Причем от последних пользы было гораздо больше. Многие слыли ведьмами, пусть и «белыми», т. е. теми, что творили добро и помогали окружающим.
Прирожденными целителями считали определенные категории людей, например «посмертных детей», т. е. родившихся уже после смерти своего отца. Даром исцеления обладал седьмой сын седьмого сына, хотя поборники равноправия называли целительницей и седьмую дочь. Если положить седьмому сыну червя на ладонь, последний должен мгновенно издохнуть. Именно поэтому прикосновение его руки считалось лучшим средством от стригущего лишая. За свою помощь целитель не требовал не только денег, но даже слов благодарности, иначе его дар исчезнет. Это поверье оказалось настолько сильным, что седьмым сыновьям, какими бы ни были их интересы и склонности, прочили карьеру докторов. Иногда их даже нарекали именем «Доктор».
Большие надежды возлагали и на кузнеца в седьмом поколении. До восхода солнца больного ребенка приносили в кузню, клали на наковальню, а кузнец заносил над головой молот, как если бы готовился ударить со всей силы. На самом же деле кузнец лишь легонько касался малыша. Считалось, что после такой процедуры дитя не может не выздороветь.

Народные средства
Согласно статистике 1860-х, жители сельской местности были более здоровыми, чем горожане, а южане жили дольше северян. Это неудивительно, учитывая, что на севере располагался так называемый «Черный край» — местность вокруг Бирмингема, прозванная так за высокий уровень промышленной загрязненности. Из заводских труб валил такой густой дым, что все вокруг и правда казалось черным. Сам князь тьмы ужаснулся бы такой обстановке:
С вершины Браэрли вокруг
Взирает Сатана,
И молвит: «Ада каждый круг
Милее, чем сия страна!»
Рабочие не отличались крепким здоровьем. Идти на фабрику под проливным дождем было в порядке вещей. Мужья-кормильцы получались наибольшую порцию за столом, в то время как жены и дочери довольствовались хлебом и чаем. Многодетные семьи ютились в сырых комнатенках, по несколько человек спали на одной кровати. Часто в доходном доме, рассчитанном на одну зажиточную семью, собиралось сорок семей бедняков, и на всех них был только один сортир! Хотя выливание ночных горшков на улицу скорее ассоциируется со Средневековьем, в бедных районах викторианских мегаполисов прохожие тоже ходили с опаской. Впрочем, цивилизация вносила коррективы — теперь бедняки заворачивали продукты жизнедеятельности в газету и потом уже швыряли из окна. В подвалах домов устраивали выгребные ямы, так что вонь стояла необычайная. Кроме того, даже в XIX веке в городской черте находились коровники, свинарники и скотобойни. Невыносимый смрад исходил от цементных и свечных заводов, фабрик по производству варенья и кожевенных цехов, от многочисленных мастерских, где топили жиры, варили мыло, высушивали кровь, очищали требуху и занимались прочими малоаппетитными занятиями.
Совокупность всех этих факторов приводила к низкому уровню общественного здоровья. В стране свирепствовали эпидемии гриппа, дифтерии, тифа, оспы. Так, во время эпидемии холеры 1831–1832 годов погибло 32 000 англичан, во время повторной вспышки в 1848–1849 — еще 62 000. Помимо эпидемий, косивших людей тысячами, было немало профессиональных заболеваний. Портного опознавали по впалой груди и сутулым плечам. У работниц, изготавливавших спички и постоянно вдыхавших фосфор, начинали гнить челюсти. Работники на фабриках керамики задыхались от астмы.
Народная медицина давала хоть какую-то надежду, пусть и иллюзорную. Вместо того чтобы покорно дожидаться прихода смерти, люди продолжали бороться, используя в качестве лекарства все, что только было под рукой. Странные, порой тошнотворные, методы лечения свидетельствуют не о тупости простого народа, а о его неистребимой жажде жизни. Познавая мир на том уровне, который был им доступен, английские крестьяне и рабочие старались извлечь выгоду из полученных знаний. Поначалу кажется, что народная медицина вобрала в себя самые экстремальные средства, но если вдуматься, станет понятна ее внутренняя логика. Лечение часто зиждилось на принципе передачи болезни. Хвороба переходила на животное, и оно уносило ее подальше. В некоторых случаях животное погибало, а вместе с ним погибала и болезнь. Цвет, форма и прочие характеристики растений обусловливали их применение. Из-за пятнистых листьев, напоминающих пораженные легкие, медуницей лечили легочные заболевания. Точно так же лютик слыл недурным средством от геморроя, раз уж его клубни похожи на геморроидальные шишки. Уловить логику того или иного средства можно почти всегда. Хотя в некоторых случаях остается лишь развести руками и подивиться человеческой фантазии.
Широко распространенным заболеванием, особенно опасным для детей, был коклюш. Инфекция передавалась воздушнокапельным путем, не имела никакого специфического лечения и уносила много жизней. Основной угрозой при коклюше являлись удушающие приступы кашля. Для борьбы с ними искали волосатую гусеницу, клали ее в мешочек и привязывали к шее больного. Налицо «магическая» связь между мохнатыми щетинками гусеницы и раздражением в горле, вызывающим постоянный кашель. Больного коклюшем также протаскивали или заставляли проползти под переплетенными ветками колючего кустарника. Колючки играли ту же роль, что и щетинки гусеницы. В Кембриджшире такие упражнения считались средством от любых напастей, если только пациент выполнял их три раза подряд и полз в одном и том же направлении. Вполне логично, ведь если у больного хватало на это сил, наверняка его организм справится с болезнью!
При коклюше, бронхите и заболеваниях респираторной системы больных заставляли дышать парами кипящей смолы или газом, используемым для освещения. На газовые заводы ходили экскурсии исключительно с целью оздоровиться! Вместо завода можно было навестить овчарню и полной грудью вдохнуть кислый запах овчины. Запах навоза считался целительным, так же как горькие и противные лекарства. Тошнотворные запахи или неприятный вкус должны были поскорее изгнать болезни из тела. Основываясь на этом постулате, внутреннее лекарство от коклюша было донельзя специфическим: в равных долях смешать заячий и совиный помет с настоем укропа, глиной и кровью белой утки. Сформировать из полученной массы пилюли и принимать перед сном на голодный желудок. В Корнуолле больным предлагали куда более приятное лекарство — кусок пирога, но непременно испеченного в семье, где мужа зовут Джон, а жену Джоанна.
Особой способностью исцелять коклюш наделялись всадники на пегой лошади. Всадников останавливали и спрашивали совета. Суеверие было настолько популярным, что наездники не удивлялись и обычно рекомендовали горячий эль с маслом.
Огромную роль в лечении коклюша играли животные. Для лечения коклюша отлично подходила живая лягушка. Ее обматывали носовым платком, чтобы не вырвалась, засовывали ее голову в рот пациента и ждали, пока несчастная амфибия не умрет. Поневоле задаешься вопросом, как долго больные терпели это лечение и не пытались ли загрызть лягушку, чтобы поскорее закончить сеанс? Извлеченную изо рта лягушку подвешивали к печной трубе, чтобы болезнь улетучилась вместе с дымом. От коклюша также лечили при помощи хорька, причем это один из тех редких случаев, когда животное, задействованное в народной медицине, наслаждалось процессом лечения. В миску наливали молоко, хорек выпивал половину, а остаток давали выпить больному ребенку.
Во время травли медведя — английской забавы, популярной до начала XIX века, — больных детей иногда привязывали к спине зверя. Как ни странно, этот кажущийся диким способ мог дать неплохие результаты. Дело в том, что при возбуждении других нервных центров человеческий мозг подавляет приступы кашля. Ребенок, привязанный к медведю, испытывал достаточный шок, чтобы кашель у него прекратился. Фокус в том, что для подобного «волшебного» исцеления достаточно было взять впечатлительного малыша на охоту, а не подвергать его жизнь такому риску. А еще лучше подействовало бы какое-нибудь радостное событие. Возможно, именно с этим практическим наблюдением связано поверье, что больной коклюшем исцелится только в мае, когда бы он ни заболел. Радость от наступления весны, тепло и богатая витаминами пища, конечно, действовали на многих благотворно.
Часто причиной инфекционных болезней считали колдовство. Хотя охота на ведьм в XIX веке порицалась наукой и властями, многие полагали, что именно злонамеренные соседи являются источником проблем. В начале XX века в норфолкской деревне Саутери бушевала дифтерия, но матери по-прежнему верили, что местная ведьма в обличье блохи проникает в гортань ребятишкам и вызывает кашель. Все силы были положены на то, чтобы остановить негодяйку. Возле кроваток рисовали круги из соли, надеясь таким образом помешать ведьме вновь запрыгнуть детям в горло.
Даже там, где жители не отрицали научного объяснения эпидемий, применялись оригинальные методы по их своевременному обнаружению. Так, в Уорикшире наличие инфекции определяли, повесив в доме луковицу — она должна почернеть, если поблизости находился источник заразы.
Другой широко известной напастью была чахотка. Чаще всего под этим заболеванием подразумевался туберкулез легких, хотя, при отсутствии точной диагностики к чахотке могли отнести и другие сходные болезни. Проявления болезни описывались как общая вялость, апатия, лихорадка, потеря аппетита, приступы кашля, со временем усиливающиеся и переходящие в стадию кровохаркания. Обычно болезнь заканчивалась летальным исходом. Зная о неизлечимости чахотки, ее всячески старались избежать. Херефордширцы для профилактики болезни глотали сырых улиток. По утверждению местных гурманов, на вкус улитки были точь-в-точь как устрицы! Иногда улиток заменяли на живых лягушек. Одна лягушка в день — и чахотка не страшна! Кулинары от народной медицины для этих же целей варили из лягушек суп. Следуя другому популярному методу, нужно пойти в поле рано поутру, когда трава еще покрыта росой, вырыть ямку, сунуть туда голову и подышать сырой землицей.
Туберкулез лимфатических узлов, или скрофулез, был известен под названием «золотуха». Золотушные больные, особенно дети, — вялые, апатичные, или, напротив, легковозбудимые, страдали от высыпаний на коже. Часто у больных появлялись язвы лимфатических узлов в области шеи. Короли Англии и Франции признавали за собой дар излечивать золотуху прикосновением руки. Первым монархом, успешно лечившим золотуху, был живший в XI веке англосаксонский король Эдуард Исповедник. Его преемники, в особенности Стюарты и Тюдоры, тоже потрудились на этой ниве. Во время своего пребывания на острове Джерси Карл Второй подрабатывал лечением золотухи. Современник писал, что 11 декабря 1649 года перед королем предстало 11 мужчин и женщин. Предварительно всех больных обследовал придворный врач, подтвердивший, что симулянтов среди них нет. Карл согласился встретиться с золотушными, правда, не бесплатно. Времена были тяжелыми, лишних денег у короля-изгнанника не водилось. Возможно, с лекарем из местных больные бы еще поторговались, но королю ведь не предложишь ведро селедки в качестве бартера. Услуги венценосного доктора обошлись пациентам в золотую монету. Собрав деньги, придворный врач выдал каждому пациенту по белой ленте. После церковной службы золотушные предстали перед королем. По очереди они преклоняли колени, а Карл дотрагивался до шеи каждого больного, произнося «Исцели тебя Господь!» После того как король перетрогал всех больных, оздоровительную процедуру повторили. На этот раз Карл повязал им на шею белые ленты. Судя по тому, что больные записывались на прием и в 1650 году, лечение оказалось эффективным. Если бы Карлу Второму не вернули английскую корону, он запросто мог бы открыть частную клинику на острове Джерси — от пациентов со всей Европы не было бы отбоя! Правда, к серьезной королеве Виктории англичане с такими просьбами уже не подступались.