07.01.2013 в 20:58
Пишет Doc Rebecca:с похмелья, что называется))
- за одно нецензурное слово, наверное))С огромным запозданием тут припала к дискуссии, в которой два юзера мерилисьхуяме родословными, а аристократизм Малфоев и буржуазность Поттеров обосновывались фотками актеров. В гриме, что характерно. Свои соображения по этому поводу, пожалуй, оставлю при себе - но после прочтения совершенно как-то внезапно написалась горедрака, да еще с аристократическим Люциусом)) Я уж и забыла, как оно такое делается)) Ну, пусть будет. А то все Снейп, да Снейп кругом.
Горедрака))
Жанр: смех сквозь слезы
Рейтинг: детский
Пейринг: ГП/ДМ, ЛМ, НЛ
не бечено!
Примечание: АУ без эпилога, малфоевские предки похищены с Pottermore)))
В завязке использован один из однострочников авторства agua-tofana
читать дальше
— Святая Моргана-Владычица, помилуй нас, несчастных… — надрывно шепчет Нарцисса, глядя в окно, за которым весело подмигивают разноцветные огоньки иллюминации. – Люциус, ты это видел? Палец! Куда он его суёт? Кошмар. Абсолютная невоспитанность. А Драко? Он ведь даже не возражает. Люциус, его перестанут принимать во всех приличных домах. Я не переживу, говорю тебе, не переживу…
— Дорогая, не волнуйся. С Поттером его будут принимать где угодно.
В Малфой-мэноре нынче многолюдно, там шуршат бархатные мантии, стучат каблуки, а шум голосов сплетается с пением скрипок и звоном хрусталя в затейливую праздничную мелодию. Хозяева дома стоят у окна, радушно улыбаясь гостям. Люциус заслоняет Нарциссу от случайных взглядов – надо же когда-то и ему защитить подругу жизни, а то всё сама, да сама – и через её плечо брезгливо изучает зрелище, которое повергло несгибаемую миссис Малфой в такой трепет. А оно и впрямь шокирующее: под сенью вековых дубов, в ярко освещённой беседке с комфортом расположились двое. Поттер, смущённо оглянувшись, обсасывает перепачканный розовым кремом палец, Драко небрежно стряхивает с груди крошки. Потом он берёт с блюда последнее оставшееся пирожное, разламывает и скармливает Поттеру половину — кажется, тот вот-вот благодарно лизнёт его руку, словно какой-нибудь бездомный крапп... Остатки пирожного Драко радостно запихивает в собственный рот.
— Руками, — шелестит Нарцисса, — руками… триста галеонов в год гувернёру… расширенный курс этикета… наставления предков… пример родителей… Люциус, ты помнишь, как он разделывал куропатку за обедом? В пять лет! Клементина даже прослезилась от восторга. Куда всё подевалось? Куда?!
— Поттер, — цедит Люциус. — Драко вынужден опускаться до его уровня, чтобы этот плебей не чувствовал себя не в своей тарелке. Мальчик всегда тонко чувствовал настроения окружающих и заботился об их комфорте.
— Да? — всхлипывает Нарцисса, — не замечала.
— Это так. Мне жаль, дорогая. Но ты же знаешь, у нас просто не было другого выхода.
— Просто твои континентальные родственнички не пожелали подыскать мальчику хорошую партию! — голос Нарциссы звенит, и Люциус морщится — из глубин черепа змеёй выползает боль, предвестник грядущей мигрени. — Тереза д'Эстерваль в родстве с Делакурами, кто как ни она могла устроить брак Драко и этой девочки, Габриэль? Флер обожает сестру, она помогла бы мальчику наладить отношения с семьёй Уизли, и это уж точно было бы не хуже, чем то, что у него с Поттером!
— Габриэль, кажется, всего четырнадцать, — устало говорит Люциус. — Рановато для брака.
— Помолвка, Люциус! Существует такая замечательная вещь, как помолвка.
— Уже поздно говорить об этом, дорогая. Надо смириться.
— Смириться! — Нарцисса нервно поправляет подвеску ожерелья. — Да уж, тебе не привыкать. Что ж, Люциус, наблюдай, как твой сын катится в пропасть… и поедает сладости после восьми вечера!
Горестно всхлипнув, она исчезает в толпе гостей. Люциус с рассеянной улыбкой кивает в такт завываниям скрипичного квартета, а сам украдкой поглядывает в окно. Мерлин, эта чертова беседка светится, как маяк. Теперь эти двое стоят почти вплотную, Драко уже успел запустить пальцы в поттеровские лохмы и увлечённо перебирает их – блох, что ли, ищет? На это невозможно смотреть. Люциус чувствует, что змея мигрени сейчас удушит его, как другая змея — легендарного страдальца Лакоона. Стараясь ступать как можно медленней, он проходит через зал. Кивает гостям, поощрительно помахивает рукой музыкантам, незаметно грозит тростью домовому эльфу, который вместо того, чтобы разносить напитки, глазеет на танцующие пары. Всё разваливается, всё. Даже слуги уже не те. Мимо, как галера с грузом, проплывает юная мисс Буллстроуд под руку с каким-то юнцом грязнокровного вида — девятый час пополудни, а на этом плебее коричневая мантия, из-под которой нагло торчат края отвратительных маггловских штанов. М-да… Ассоциация с галерой подталкивает мысли Люциуса в весьма печальном направлении: когда его почтенный предок, Арманд Малфой, прибыл в Британию, мог ли он думать, что когда-нибудь его последнего потомка, юношу благородной, чистой крови, принесут, как агнца, на заклание бесстыжему отпрыску нищей магглы? Да старик бы предпочёл утопиться, лишь бы не случилось такого позора. До скрипа стиснув зубы, Люциус выходит в холл. Портреты провожают его презрительными взглядами, особенно старается тёзка — тот, что внезапно возжаждал костлявых прелестей Рыжей Бесс, а не получив оных, накинул на строптивую королеву-девственницу венец безбрачия. Ему-то хорошо. Ему не приходилось торчать в азкабанской камере, отвечать следователю, комкать газетные страницы, с которых прямо-таки стекали потоки грязи… За ошибку Люциуса пришлось расплачиваться его сыну. Мальчик хотел вернуть семье доброе имя, избавить её от преследований — и, признаться, нашёл для этого великолепный способ. Только цена оказалась неимоверно высока. Любовник Поттера. Как бы это ни называли в прессе — приятель, парень, молодой человек, fiancé — суть одна: его сын, его Драко вынужден греть постель полукровки. Люциус никогда не забудет тот день, когда Драко объявил об «отношениях» с Поттером. Каким решительным был его взгляд — и как дрожали губы. От боли, презрения, отвращения к тому, на что пришлось пойти ради спасения семьи... Люциус беззвучно стонет. Он распахивает дверь, жадно вдыхает прохладный вечерний воздух и, словно под Империо, устремляется к проклятой беседке, из которой слышен резкий, отвратительно торжествующий смех Поттера.
На фоне яркого света резные столбики, поддерживающие крышу беседки, кажутся чёрными, а силуэты людей чёткими, будто вырезанными из бумаги. Люциус бесшумно подходит и останавливается в тени голых кустов сирени.
— Куда это он направился? — спрашивает незнакомый голос. Это не Драко, и не Поттер — кто-то третий. — Кстати, прости, что нарушил ваш покой, но меня уже тошнило от этих чёртовых скрипок.
Высокий рост, шапка русых волос, широченные плечи… Лонгботтом, отродье аврорское. Но у этого хотя бы чистая кровь. Да и воспитание тоже не особенно хромает, Августа все же постаралась… Может, с ним Драко было бы легче?
— В погреб, за вином. Обожает выпивку на лоне природы.
От снисходительности в голосе Поттера Люциусу хочется швырнуть в беседку парочку Бомбардо.
— Знаешь, по-моему, он просто разозлился, что я пришёл. Как ты с ним уживаешься, а, Гарри?
— Да прекрасно. Чего и тебе желаю. Ну, не с Малфоем, конечно — он уж извини, мой.
Тварь полукровная…
— Да я как-то и не претендую. И всё-таки, Гарри, как…
— Невилл, отстань. Это наше с ним дело.
— Знаешь, я без претензий. Дело точно не моё… да и вообще мы все уже смирились, что ли. Но, чёрт возьми, как подумаю, что ты мог выбрать кого угодно…
— Я выбрал его. А он — меня, — вот теперь Поттер говорит с явственной злостью, и Люциус ощущает что-то вроде одобрения.
— Обиделся? — спрашивает Лонгботтом, помолчав. — Прости, я не хотел.
В наступившей тишине слышатся отголоски музыки из дома, да шуршит золотая мишура на гирляндах фонариков. Поттер трёт ладонью шрам на лбу — Люциус смотрит на него из темноты, вспоминая, как впервые увидел эту маленькую отметину. Тогда лицо Поттера было полудетским, а в круглых кошачьих глазах горела ярость, смешанная с испугом. Теперь они полны странной задумчивости.
— Драко… он забавный, — говорит Поттер негромко, — Мне с ним хорошо.
— Забавный? Скажешь тоже. Особенно он был забавен в школе.
— И тогда тоже. Как… как белый хомячок. Который думает, что он настоящий полярный медведь.
— Да уж. На седьмом курсе этот хомячок…
— Нам всем тогда пришлось несладко.
Лонгботтом вскидывает голову. В обрамлении деревянных столбиков беседки его фигура похожа на портрет в раме.
— Знаю, ты не любишь вспоминать. — говорит он после паузы. — Прости ещё раз. Я не буду больше об этом.
— Понимаешь, — Поттер словно не слышит его. — Он правда забавный. Даже когда бесится. Иногда сцепимся, а он потом думает, что я не слышу… ну это… ночью. И начинает бормотать мне в затылок ругательства на этой своей тарабарщине. Стрекочет, как сверчок. Я каждый раз подушку грызу, чтобы не заржать.
— Так, вот о подушках я предпочёл бы не знать! — решительно заявляет Лонгботтом. И вдруг прыскает. — Точно, Малфой же из лягушатников… вот ты вляпался, Гарри! Он тебя, небось, последними словами кроет, а ты и не понимаешь.
— Да и плевать, — хмыкает Поттер. — Зато весело.
— Обхохочешься, — бурчит Лонгботтом, — то хомячок, то сверчок… а по натуре чистая змея. Ты прямо в зверинце живёшь, дружище. Хоть клетку заводи.
Поттер довольно ржёт, и это становится последней каплей. Люциус прёт из кустов, как дракон, топая ногами и яростно вонзая трость в песок дорожки. Щенки вздрагивают и оборачиваются. Поттер смотрит на Люциуса задумчиво — он всегда так смотрит, всегда, с того самого дня, как встретился с ним в коридоре Министерства после воскрешения Лорда. Словно удивлён. Словно не может понять, как Люциус осмеливается поднять глаза на того, за чьими муками наблюдал сквозь прорези серебряной маски. В ушах звенит пронзительный крик страдающего подростка, а потом спокойный голос мужчины, дающего показания: «Да, я свидетельствую, что семейство Малфоев оказало мне помощь. Прошу Визенгамот о снисхождении…» И остатки самообладания тают, как ледяная скульптура на праздничном столе.
— Мистер Поттер, — произносит Люциус с изысканной ненавистью. — Как мило, что вы решили обсудить моего сына в приятной компании. Просто дьявольски мило. Значит, «тарабарщина»? Не знаете французского языка, мистер Поттер? Я не удивлён. К вашему сведению, на нём говорили несколько поколений нашего рода — в то время как представители вашего наверняка ещё объяснялись мычанием и жестами. Драко знает его в совершенстве… он и старофранцузский знает, если вы вообще понимаете, о чем речь. Попросите его прочесть вам что-нибудь из chansons de geste или lais bretons, мистер Поттер. Вы удивитесь сладкозвучности и стройности этого прекрасного языка.
— Обязательно, — отвечает ублюдок, не моргнув глазом. — Я так и сделаю, мистер Малфой.
— Приятно слышать, — цедит Люциус, кусая губы, — но ещё приятнее было бы услышать те эпитеты, которыми наградил вас мой сын. Кажется, вы не против этого? Превосходно, мистер Поттер. Я рад, что вы знаете себе цену.
— Хватит, — нагло вмешивается Лонгботтом, — прекратите.
Поттер успокаивающе улыбается ему и легко взмахивает рукой.
— Брось, Невилл. Всё в порядке.
Когда этот плебей научился владеть собой, откуда у него эта уверенность во взгляде, откуда спокойная небрежность жестов? Вырос… дети растут, с этим ничего не сделаешь. Теперь эта дрянь уже не огорошит тебя своим грязным носком. Теперь с него станется швырнуть тебе в лицо перчатку. Поттеровские глаза смотрят на Люциуса в упор, и он вдруг вспоминает, как отразился в них ослепительный луч Смертельного заклятия, наполнив прозрачную зелень страшной, бездонной глубиной… Только усилием воли ему удаётся не отступить назад.
— Я непременно поинтересуюсь у Драко, какое определение вам подходит, мистер Поттер, — бросает Люциус, — возможно, мне стоит обращаться к вам так же.
— Да что его смущать, я вам и сам скажу, — Поттер усмехается. — Мне нетрудно, знаете. Как это… ну вот… ля… ля жуэ де тут ма ви,— он выговаривает слова старательно, округляя губы, как ребенок.
Люциус моргает.
— Отец?
Драко стоит в проёме беседки, щеки его раскраснелись от быстрой ходьбы, в руках запылённая бутылка. А взгляд настороженный, цепкий, и только на самом дне его плещется тревога.
— Что-то не так?
— А? Нет. Нет, всё в порядке. Мы… беседовали.
Драко смотрит Люциусу в лицо, и тот отводит глаза — ужасно, но сейчас ему почти неловко видеть сына.
— Я… я оставлю вас, молодые люди. Мистер Лонгботтом. Мистер Поттер.
Он медленно спускается по ступенькам. Сияющие ромбы окон расплываются, дробятся на мелкие золотистые огоньки, в висках шумит, и тяжело ноет затылок. Чёртова мигрень. За спиной слышится быстрый шёпот Драко:
— Поттер, ты что, нахамил ему? Я же просил.
— Да не было ничего. Вот Невилл подтвердит. Правда же, Невилл?
— Э, хм, ну да. Ничего не было. Кто ещё кому хамил.
— Невилл.
— Да я и не о нём. Я… о сверчках.
— Чего?!
— Драко, не вопи, в ушах звенит. Разливай лучше. Я сейчас рюмки трансфигурирую.
— Рюмки… я тебя пришибу когда-нибудь, Поттер. Бьюсь, бьюсь, а толку нет. Сколько раз повторять: коньяк не пьют из рюмок, сейчас вызову эльфа, и…
Люциус круто сворачивает в сторону и углубляется в дебри парка.
Он садится на холодную скамью у фонтана и задумчиво смотрит на мраморную вейлу, держащую в руке кувшинчик. Из кувшинчика льётся струйка воды. Вейла таращит неподвижные глаза и молчит.
— М-да, — говорит Люциус, глядя на её бесстыдно голые колени, — действительно, кошмар. И абсолютная невоспитанность. Перестанут принимать, да. В приличных домах.
Вейла молчит. Журчание воды напоминает Люциусу голос, старательно коверкающий язык его благородных предков. Он криво усмехается.
— Мещанин. Плебей, Мерлин его возьми. Акцент просто ужасающий. Неужели так трудно запомнить? La joie de toute ma vie!
Щекочущие звуки лопаются на языке, горчат, оседают на губах мельчайшими пузырьками, как вино из провинции Шампань. Люциус громко сглатывает.
— La joie, —, шепчет он, тоскливо глядя перед собой, — La joie, пропади всё пропадом… La joie de toute ma vie…
Радость всей моей жизни.
URL записи- за одно нецензурное слово, наверное))С огромным запозданием тут припала к дискуссии, в которой два юзера мерились
Горедрака))
Жанр: смех сквозь слезы
Рейтинг: детский
Пейринг: ГП/ДМ, ЛМ, НЛ
не бечено!
Примечание: АУ без эпилога, малфоевские предки похищены с Pottermore)))
В завязке использован один из однострочников авторства agua-tofana
читать дальше
* * *
— Святая Моргана-Владычица, помилуй нас, несчастных… — надрывно шепчет Нарцисса, глядя в окно, за которым весело подмигивают разноцветные огоньки иллюминации. – Люциус, ты это видел? Палец! Куда он его суёт? Кошмар. Абсолютная невоспитанность. А Драко? Он ведь даже не возражает. Люциус, его перестанут принимать во всех приличных домах. Я не переживу, говорю тебе, не переживу…
— Дорогая, не волнуйся. С Поттером его будут принимать где угодно.
В Малфой-мэноре нынче многолюдно, там шуршат бархатные мантии, стучат каблуки, а шум голосов сплетается с пением скрипок и звоном хрусталя в затейливую праздничную мелодию. Хозяева дома стоят у окна, радушно улыбаясь гостям. Люциус заслоняет Нарциссу от случайных взглядов – надо же когда-то и ему защитить подругу жизни, а то всё сама, да сама – и через её плечо брезгливо изучает зрелище, которое повергло несгибаемую миссис Малфой в такой трепет. А оно и впрямь шокирующее: под сенью вековых дубов, в ярко освещённой беседке с комфортом расположились двое. Поттер, смущённо оглянувшись, обсасывает перепачканный розовым кремом палец, Драко небрежно стряхивает с груди крошки. Потом он берёт с блюда последнее оставшееся пирожное, разламывает и скармливает Поттеру половину — кажется, тот вот-вот благодарно лизнёт его руку, словно какой-нибудь бездомный крапп... Остатки пирожного Драко радостно запихивает в собственный рот.
— Руками, — шелестит Нарцисса, — руками… триста галеонов в год гувернёру… расширенный курс этикета… наставления предков… пример родителей… Люциус, ты помнишь, как он разделывал куропатку за обедом? В пять лет! Клементина даже прослезилась от восторга. Куда всё подевалось? Куда?!
— Поттер, — цедит Люциус. — Драко вынужден опускаться до его уровня, чтобы этот плебей не чувствовал себя не в своей тарелке. Мальчик всегда тонко чувствовал настроения окружающих и заботился об их комфорте.
— Да? — всхлипывает Нарцисса, — не замечала.
— Это так. Мне жаль, дорогая. Но ты же знаешь, у нас просто не было другого выхода.
— Просто твои континентальные родственнички не пожелали подыскать мальчику хорошую партию! — голос Нарциссы звенит, и Люциус морщится — из глубин черепа змеёй выползает боль, предвестник грядущей мигрени. — Тереза д'Эстерваль в родстве с Делакурами, кто как ни она могла устроить брак Драко и этой девочки, Габриэль? Флер обожает сестру, она помогла бы мальчику наладить отношения с семьёй Уизли, и это уж точно было бы не хуже, чем то, что у него с Поттером!
— Габриэль, кажется, всего четырнадцать, — устало говорит Люциус. — Рановато для брака.
— Помолвка, Люциус! Существует такая замечательная вещь, как помолвка.
— Уже поздно говорить об этом, дорогая. Надо смириться.
— Смириться! — Нарцисса нервно поправляет подвеску ожерелья. — Да уж, тебе не привыкать. Что ж, Люциус, наблюдай, как твой сын катится в пропасть… и поедает сладости после восьми вечера!
Горестно всхлипнув, она исчезает в толпе гостей. Люциус с рассеянной улыбкой кивает в такт завываниям скрипичного квартета, а сам украдкой поглядывает в окно. Мерлин, эта чертова беседка светится, как маяк. Теперь эти двое стоят почти вплотную, Драко уже успел запустить пальцы в поттеровские лохмы и увлечённо перебирает их – блох, что ли, ищет? На это невозможно смотреть. Люциус чувствует, что змея мигрени сейчас удушит его, как другая змея — легендарного страдальца Лакоона. Стараясь ступать как можно медленней, он проходит через зал. Кивает гостям, поощрительно помахивает рукой музыкантам, незаметно грозит тростью домовому эльфу, который вместо того, чтобы разносить напитки, глазеет на танцующие пары. Всё разваливается, всё. Даже слуги уже не те. Мимо, как галера с грузом, проплывает юная мисс Буллстроуд под руку с каким-то юнцом грязнокровного вида — девятый час пополудни, а на этом плебее коричневая мантия, из-под которой нагло торчат края отвратительных маггловских штанов. М-да… Ассоциация с галерой подталкивает мысли Люциуса в весьма печальном направлении: когда его почтенный предок, Арманд Малфой, прибыл в Британию, мог ли он думать, что когда-нибудь его последнего потомка, юношу благородной, чистой крови, принесут, как агнца, на заклание бесстыжему отпрыску нищей магглы? Да старик бы предпочёл утопиться, лишь бы не случилось такого позора. До скрипа стиснув зубы, Люциус выходит в холл. Портреты провожают его презрительными взглядами, особенно старается тёзка — тот, что внезапно возжаждал костлявых прелестей Рыжей Бесс, а не получив оных, накинул на строптивую королеву-девственницу венец безбрачия. Ему-то хорошо. Ему не приходилось торчать в азкабанской камере, отвечать следователю, комкать газетные страницы, с которых прямо-таки стекали потоки грязи… За ошибку Люциуса пришлось расплачиваться его сыну. Мальчик хотел вернуть семье доброе имя, избавить её от преследований — и, признаться, нашёл для этого великолепный способ. Только цена оказалась неимоверно высока. Любовник Поттера. Как бы это ни называли в прессе — приятель, парень, молодой человек, fiancé — суть одна: его сын, его Драко вынужден греть постель полукровки. Люциус никогда не забудет тот день, когда Драко объявил об «отношениях» с Поттером. Каким решительным был его взгляд — и как дрожали губы. От боли, презрения, отвращения к тому, на что пришлось пойти ради спасения семьи... Люциус беззвучно стонет. Он распахивает дверь, жадно вдыхает прохладный вечерний воздух и, словно под Империо, устремляется к проклятой беседке, из которой слышен резкий, отвратительно торжествующий смех Поттера.
На фоне яркого света резные столбики, поддерживающие крышу беседки, кажутся чёрными, а силуэты людей чёткими, будто вырезанными из бумаги. Люциус бесшумно подходит и останавливается в тени голых кустов сирени.
— Куда это он направился? — спрашивает незнакомый голос. Это не Драко, и не Поттер — кто-то третий. — Кстати, прости, что нарушил ваш покой, но меня уже тошнило от этих чёртовых скрипок.
Высокий рост, шапка русых волос, широченные плечи… Лонгботтом, отродье аврорское. Но у этого хотя бы чистая кровь. Да и воспитание тоже не особенно хромает, Августа все же постаралась… Может, с ним Драко было бы легче?
— В погреб, за вином. Обожает выпивку на лоне природы.
От снисходительности в голосе Поттера Люциусу хочется швырнуть в беседку парочку Бомбардо.
— Знаешь, по-моему, он просто разозлился, что я пришёл. Как ты с ним уживаешься, а, Гарри?
— Да прекрасно. Чего и тебе желаю. Ну, не с Малфоем, конечно — он уж извини, мой.
Тварь полукровная…
— Да я как-то и не претендую. И всё-таки, Гарри, как…
— Невилл, отстань. Это наше с ним дело.
— Знаешь, я без претензий. Дело точно не моё… да и вообще мы все уже смирились, что ли. Но, чёрт возьми, как подумаю, что ты мог выбрать кого угодно…
— Я выбрал его. А он — меня, — вот теперь Поттер говорит с явственной злостью, и Люциус ощущает что-то вроде одобрения.
— Обиделся? — спрашивает Лонгботтом, помолчав. — Прости, я не хотел.
В наступившей тишине слышатся отголоски музыки из дома, да шуршит золотая мишура на гирляндах фонариков. Поттер трёт ладонью шрам на лбу — Люциус смотрит на него из темноты, вспоминая, как впервые увидел эту маленькую отметину. Тогда лицо Поттера было полудетским, а в круглых кошачьих глазах горела ярость, смешанная с испугом. Теперь они полны странной задумчивости.
— Драко… он забавный, — говорит Поттер негромко, — Мне с ним хорошо.
— Забавный? Скажешь тоже. Особенно он был забавен в школе.
— И тогда тоже. Как… как белый хомячок. Который думает, что он настоящий полярный медведь.
— Да уж. На седьмом курсе этот хомячок…
— Нам всем тогда пришлось несладко.
Лонгботтом вскидывает голову. В обрамлении деревянных столбиков беседки его фигура похожа на портрет в раме.
— Знаю, ты не любишь вспоминать. — говорит он после паузы. — Прости ещё раз. Я не буду больше об этом.
— Понимаешь, — Поттер словно не слышит его. — Он правда забавный. Даже когда бесится. Иногда сцепимся, а он потом думает, что я не слышу… ну это… ночью. И начинает бормотать мне в затылок ругательства на этой своей тарабарщине. Стрекочет, как сверчок. Я каждый раз подушку грызу, чтобы не заржать.
— Так, вот о подушках я предпочёл бы не знать! — решительно заявляет Лонгботтом. И вдруг прыскает. — Точно, Малфой же из лягушатников… вот ты вляпался, Гарри! Он тебя, небось, последними словами кроет, а ты и не понимаешь.
— Да и плевать, — хмыкает Поттер. — Зато весело.
— Обхохочешься, — бурчит Лонгботтом, — то хомячок, то сверчок… а по натуре чистая змея. Ты прямо в зверинце живёшь, дружище. Хоть клетку заводи.
Поттер довольно ржёт, и это становится последней каплей. Люциус прёт из кустов, как дракон, топая ногами и яростно вонзая трость в песок дорожки. Щенки вздрагивают и оборачиваются. Поттер смотрит на Люциуса задумчиво — он всегда так смотрит, всегда, с того самого дня, как встретился с ним в коридоре Министерства после воскрешения Лорда. Словно удивлён. Словно не может понять, как Люциус осмеливается поднять глаза на того, за чьими муками наблюдал сквозь прорези серебряной маски. В ушах звенит пронзительный крик страдающего подростка, а потом спокойный голос мужчины, дающего показания: «Да, я свидетельствую, что семейство Малфоев оказало мне помощь. Прошу Визенгамот о снисхождении…» И остатки самообладания тают, как ледяная скульптура на праздничном столе.
— Мистер Поттер, — произносит Люциус с изысканной ненавистью. — Как мило, что вы решили обсудить моего сына в приятной компании. Просто дьявольски мило. Значит, «тарабарщина»? Не знаете французского языка, мистер Поттер? Я не удивлён. К вашему сведению, на нём говорили несколько поколений нашего рода — в то время как представители вашего наверняка ещё объяснялись мычанием и жестами. Драко знает его в совершенстве… он и старофранцузский знает, если вы вообще понимаете, о чем речь. Попросите его прочесть вам что-нибудь из chansons de geste или lais bretons, мистер Поттер. Вы удивитесь сладкозвучности и стройности этого прекрасного языка.
— Обязательно, — отвечает ублюдок, не моргнув глазом. — Я так и сделаю, мистер Малфой.
— Приятно слышать, — цедит Люциус, кусая губы, — но ещё приятнее было бы услышать те эпитеты, которыми наградил вас мой сын. Кажется, вы не против этого? Превосходно, мистер Поттер. Я рад, что вы знаете себе цену.
— Хватит, — нагло вмешивается Лонгботтом, — прекратите.
Поттер успокаивающе улыбается ему и легко взмахивает рукой.
— Брось, Невилл. Всё в порядке.
Когда этот плебей научился владеть собой, откуда у него эта уверенность во взгляде, откуда спокойная небрежность жестов? Вырос… дети растут, с этим ничего не сделаешь. Теперь эта дрянь уже не огорошит тебя своим грязным носком. Теперь с него станется швырнуть тебе в лицо перчатку. Поттеровские глаза смотрят на Люциуса в упор, и он вдруг вспоминает, как отразился в них ослепительный луч Смертельного заклятия, наполнив прозрачную зелень страшной, бездонной глубиной… Только усилием воли ему удаётся не отступить назад.
— Я непременно поинтересуюсь у Драко, какое определение вам подходит, мистер Поттер, — бросает Люциус, — возможно, мне стоит обращаться к вам так же.
— Да что его смущать, я вам и сам скажу, — Поттер усмехается. — Мне нетрудно, знаете. Как это… ну вот… ля… ля жуэ де тут ма ви,— он выговаривает слова старательно, округляя губы, как ребенок.
Люциус моргает.
— Отец?
Драко стоит в проёме беседки, щеки его раскраснелись от быстрой ходьбы, в руках запылённая бутылка. А взгляд настороженный, цепкий, и только на самом дне его плещется тревога.
— Что-то не так?
— А? Нет. Нет, всё в порядке. Мы… беседовали.
Драко смотрит Люциусу в лицо, и тот отводит глаза — ужасно, но сейчас ему почти неловко видеть сына.
— Я… я оставлю вас, молодые люди. Мистер Лонгботтом. Мистер Поттер.
Он медленно спускается по ступенькам. Сияющие ромбы окон расплываются, дробятся на мелкие золотистые огоньки, в висках шумит, и тяжело ноет затылок. Чёртова мигрень. За спиной слышится быстрый шёпот Драко:
— Поттер, ты что, нахамил ему? Я же просил.
— Да не было ничего. Вот Невилл подтвердит. Правда же, Невилл?
— Э, хм, ну да. Ничего не было. Кто ещё кому хамил.
— Невилл.
— Да я и не о нём. Я… о сверчках.
— Чего?!
— Драко, не вопи, в ушах звенит. Разливай лучше. Я сейчас рюмки трансфигурирую.
— Рюмки… я тебя пришибу когда-нибудь, Поттер. Бьюсь, бьюсь, а толку нет. Сколько раз повторять: коньяк не пьют из рюмок, сейчас вызову эльфа, и…
Люциус круто сворачивает в сторону и углубляется в дебри парка.
* * *
Он садится на холодную скамью у фонтана и задумчиво смотрит на мраморную вейлу, держащую в руке кувшинчик. Из кувшинчика льётся струйка воды. Вейла таращит неподвижные глаза и молчит.
— М-да, — говорит Люциус, глядя на её бесстыдно голые колени, — действительно, кошмар. И абсолютная невоспитанность. Перестанут принимать, да. В приличных домах.
Вейла молчит. Журчание воды напоминает Люциусу голос, старательно коверкающий язык его благородных предков. Он криво усмехается.
— Мещанин. Плебей, Мерлин его возьми. Акцент просто ужасающий. Неужели так трудно запомнить? La joie de toute ma vie!
Щекочущие звуки лопаются на языке, горчат, оседают на губах мельчайшими пузырьками, как вино из провинции Шампань. Люциус громко сглатывает.
— La joie, —, шепчет он, тоскливо глядя перед собой, — La joie, пропади всё пропадом… La joie de toute ma vie…
Радость всей моей жизни.